Япония и ее народ всегда вызывали интерес в нашей стране, особенно на Дальнем Востоке. Отношения между нашими странами прошли долгий путь. Насколько известно, первые контакты русских с японцами были установлены в результате кораблекрушений утлых японских морских судов у берегов Камчатки, Курильских и Алеутских островов. Русские оказывали японским морякам, потерпевшим кораблекрушение, помощь, снабжали их продуктами, одеждой и другими необходимыми для жизни вещами. Рассказы о таких контактах представляют живой интерес для современных историков и краеведов, поскольку дают ценный материал о быте, образе жизни русских поселений в то время.
Одним из ценнейших источников подобного рода является книга «Знакомство японцев с внешним миром 1839-1843 гг. Путешествия Дзирокити на Гавайи, Сибирь и Аляску» (1) под редакцией Ричарда Пирса, которая ранее не переводилась на русский язык. В этой книге Р.
Пирс дает краткую характеристику обстановки в Японии того времени. Для японцев, живших в период Эдо (1638-1868), когда правительство поддерживало политику изоляции, мир казался таким узким, как говорится в пословице, «лягушкой в колодце». Ни один человек, включая рыбаков и моряков, не мог перейти прибрежную границу, установленную сёгунатом. Береговая линия каждого острова была обозначена сторожевыми башнями и пушками, чтобы сдерживать иноземцев. Чтобы поддерживать существующий порядок и препятствовать интересу к западному мышлению, людей предостерегали от любого общения с чужеземцами, распространения новостей или какой-либо информации о внешнем мире.
Принимая во внимание такое положение дел, можно представить то волнение, с которым группа ученых приветствовала четверых своих соотечественников, даже не задумываясь о том, что они были неграмотными моряками, когда вернулись в Японию после посещения Гавайев, Сибири и Аляски.
Особенно для ученых, которые изголодались по интеллектуальной стимуляции и общедоступным сведениям, которые мог им дать только контакт с внешним миром, это событие, когда вернулись мужчины из плоти и крови после четырех лет пребывания за границей, было очень значительным. Неоднократно расспрашивали о каждой детали Дзирокити, одного из выживших во время кораблекрушения и дрейфа «Тёдзямару» (1839-1843). От него ожидали услышать не только историю о кораблекрушении, скитании и спасении, но он вынужден был постоянно воскрешать в памяти сложные детали всего того, что видел.
Кроме предоставления точных описаний, от него требовали, чтобы он нарисовал всех представителей флоры и фауны, портреты выдающихся людей, которых он встречал, и технические приспособления, которые он видел. В типичной японской манере, ни одна деталь не была упущена, описания распространялись вплоть до точных размеров и веса чайных ложек!
К счастью для ученых и правительственных чиновников того времени, так же, как и для современных историков, Дзирокити был необыкновенно проницательным наблюдателем, которого интересовало все, что происходило вокруг него. Его дар к рисованию позволил ему нарисовать точные иллюстрации, и, помимо этого, он был одарен талантом схватывать на лету иностранные языки. Последнее было не очень важным для простого моряка, который никогда не учился ни читать, ни писать на своем родном языке. Во время своего путешествия Дзирокити пользовался любой возможностью выучить все, что он мог, с целью просветить своих земляков относительно западной науки, культуры и образа жизни. В результате история Дзирокити, рассказанная Кога Кинитиро в книге «Бандан» («Истории о варварских местах»), считается одним из самых ценных рассказов среди историй о морских скитаниях.
Имя Дзирокити невозможно найти ни в одной японской энциклопедии или книге по истории, как и другие имена моряков, кого судьба забросила далеко от их Родины. Некоторые из них вернулись домой с захватывающими и ценными описаниями того, что они видели в чужих странах. В течение периода изоляции эти, неудачливые моряки были единственными японцами, кроме немногих избранных государственных чиновников, кто сталкивался с небольшими сообществами китайцев и голландцев в Нагасаки, кто имел контакт с иноземцами. Из-за строгой классовой иерархической структуры феодального общества простой человек, независимо от важности дел и услуг, которые он оказал государству, не имел возможности прославиться. Более того, поскольку истории странников касались зарубежных стран, они не могли быть рассказаны массам.
Такое явление, как кораблекрушение, не было необычным для японцев, в их языке даже существует специальное слово, которое обозначает «дрейф после кораблекрушения». Никто не может осознать, сколько моряков просто исчезло после столкновения с бурным морем на восточном побережье, на территории, известной как самый вероломный морской путь в мире. В немногих случаях их прибивало к островам, находящимся недалеко от материка, в большинстве же случаев потерпевших кораблекрушение подбирали иностранные суда. Во время «золотого периода китобойного промысла», в середине ХIХ в., сотни западных кораблей плавали в непосредственной близости от Японии в поисках китов. Обычно эти китобойные суда и подбирали японских дрифтеров.
Но чем можно объяснить эти многочисленные случаи дрейфа? Бурные прибрежные воды Японии были чрезвычайно изменчивы, особенно в сезон тайфунов. Кроме того, особенности зимних ветров внесли свой вклад в катастрофы на море, поскольку северные и северо-западные ветры могли дуть в течение 10 дней. Если корабль попадал в шторм, сопровождаемый этими ветрами, его забрасывало настолько далеко в море, что было практически невозможно вернуться назад. Нет необходимости говорить, что моряки того времени не были искусны в навигации или метеорологии, и, потеряв из виду землю, они были полностью дезориентированы и начинали дрейфовать, покорившись капризам ветров и течений.
Грузовые суда периода Эдо представляли собой неуклюжие ковчеги, которые были приспособлены для перевозки большого груза внутри страны, но их непомерно высокая корма делала практически невозможным любые маневры в бурном море. Кораблекрушение происходило по одному сценарию: когда судно попадало в яростный шторм, первым ломался руль, который выступал далеко за кормой. Затем необходимо было срубить одну мачту, чтобы стабилизировать корабль, и, в конце концов, команда должна была выбрасывать груз за борт, чтобы уменьшить силу ветра. Поскольку основной корпус старых грузовых кораблей был крепким, иногда моряки могли дрейфовать в течение долгого времени. Конечно, вода и еда также были фактором, от которого зависело, смогут моряки выжить в суровом испытании или нет. Были случаи, когда японские моряки дрейфовали в течение 14 или даже 18 месяцев, что позволяло им достичь западного побережья Америки.
Жесткие указы, запрещающие общение японцев с иностранцами, которые издавал сёгунат, касались и моряков, которых забросило далеко от родины. Любая связь с иностранцами расценивалась как серьезное правонарушение. Таким образом, даже когда японцы были на краю смерти, иногда они сомневались, принимать ли предложение о помощи от иностранцев, но обычно острая боль и голод брали верх над их страхом, и они соглашались подняться на борт иностранного судна.
Как только потерпевшие полностью выздоравливали, они присоединялись к выполнению работы на корабле. Если группа спасенных состояла из нескольких мужчин, обычно их распределяли на несколько кораблей. Во многих случаях японцев доставляли на Сэндвичевы о-ва, излюбленное место для западных китобоев. Инстинкт вернуться домой был у японцев чрезвычайно сильным и всегда заставлял японцев стремиться домой. Даже прекрасно зная о наказании, которое их ожидало, они были непоколебимы в своем решении вернуться домой. Иностранные моряки, особенно русские и американцы, прекрасно знали, что побережье каждого японского острова было хорошо укреплено, и любая попытка приблизиться к японскому порту, была бы немедленно пресечена пушечным залпом. Единственная лазейка в закрытых дверях был порт Нагасаки, и даже это распространялось только на некоторые особые случаи. Единственный выход для спасителей, которые хотели выполнить просьбу японцев и вернуть их на родину, это пересадить их на русский корабль, который увез бы их на самый близкий к Японии остров под названием Уруп, расположенный рядом с Итурупом, севернее Хоккайдо. Скитальцы могли отсюда продолжить свой путь на байдарках вдоль Курильских островов, которые были известны как «каменная лестница к Японии».
Морские скитальцы, которые посетили чужеземные места, выступали в роли послов, так как они не только рассказывали своим спасителям о своей таинственной родине, но были также важным источником и для своего правительства. Допросы, которым они подвергались после возвращения на Родину, иногда длились годами. Были случаи, когда вернувшиеся моряки до конца жизни должны были оставаться в Эдо, поскольку они являлись очень ценными для своего правительства или, очевидно, сёгунат не хотел, чтобы информация об иностранных местах и людях распространялась среди основного населения. В случае возвращения шести выживших во время крушения «Тёдзямару», два моряка умерли в течение трехлетнего допроса в Эдо, прежде чем они смогли достичь родных мест. Правительственные чиновники понимали, что Дзирокити был необыкновенно талантливым наблюдателем, и после того, как убедились, что он не утаивал никаких крамольных планов с целью ереси или государственной измены, ему позволили встретиться с образованными научными деятелями, чтобы записать его редкие и ценные сведения. Вот откуда и возникла книга «Бандан».
Другая книга, написанная об этих же скитаниях, называется «Токей моногатари» («Повесть о часах»), где использованы свидетельские показания всех выживших. Эта книга была так названа потому, что глава Российско-Американской компании подарил дрифтерам с «Тёдзямару» великолепные настенные часы, когда они были в г. Ситка на Аляске. Часы были подарены Маэда Нариясу из клана Кага перед их возвращением, и он приказал Эндо Таканори, выдающемуся математику из Канадзава, написать историю об этом великолепном подарке.
Само собой разумеется, что дрифтеры допускали ошибки в своих докладах об обстановке за границей. Не только язык являлся труднопреодолимой преградой к пониманию, но с точки зрения этих необразованных моряков из отдаленных деревушек Японии все, что они видели, было непонятным. При описании того, что они видели, они подробно останавливались на странных и удивительных аспектах жизни аборигенов. Принимая во внимание все эти факты, мы можем оценить наиболее грамотные и проницательные доклады Дзирокити. Он описал не только многие сложные изобретения, но и продвинулся в английском языке настолько, что мог вести беседы, которые позволили сделать ему ценные наблюдения за иностранцами и их отношением к его родной стране. Но иногда даже описания Дзирокити были обрывочными, и часто информация представлялась отрывками. Ученые чувствовали разочарование, когда он ограничивал важные события или описания одним или двумя предложениями. Например, он лишь вскользь упомянул об аудиенции, которую получили у короля Камехамеха III.
Кога Кинитиро, который писал под псевдонимом Ютенсей, в юности был одаренным конфуцианским ученым, но позднее он стал прогрессивным для своего времени мыслителем. Будучи вассалом сёгуна, он был ограничен в своем стремлении к западной науке, поскольку его правительство опасалось, что это повлечет за собой интерес к изучению иностранной культуры. Конфуцианство, которое делало упор на преданность, было духовной опорой сёгуната. Тем не менее, интерес Кога к международным делам и научным достижениям невозможно было задушить. Учитывая недостаток в изучении явлений, которые лежат за пределами понимания простого японца его времени, легко представить, с каким восторгом он принял предложение правительства написать книгу о Дзирокити.
Книга «Бандан», написанная Кога, была вручную скопирована несколько раз, но, как и другие записи о скитаниях, она была вне досягаемости для общественности. Несколько ученых, которые добрались до нее, однако, понимали ее ценность и важность как редкий и откровенный взгляд на ситуацию во внешнем мире. Кендзи Киёно — знаменитый антрополог того времени после чтения «Бандан» охарактеризовал Дзирокити как очень интеллигентного и проницательного человека, стремящегося к знаниям. Он зашел настолько далеко, что назвал эту книгу превосходящей все другие книги периода Эдо о скитаниях.
Дзирокити показал искренний интерес к обстановке в других странах и их отношение к Японии. Из разговоров с западными людьми и наблюдений за их образом жизни он понял недостатки изоляции. Но, конечно, когда он вернулся домой, положение дел в стране не позволило ему выразить все эти мысли.
При написании «Бандан» Кога, используя наблюдения Дзирокити, воспользовался случаем, чтобы просветить своих соотечественников насчет преимуществ наблюдения и изучения других культур.
Некоторую часть информации Дзирокити не упомянул при следователях, а мистер Кога появился тогда, когда правительство сёгуната имело небольшой доступ к сведениям об иностранных странах, но уже начало проявлять скрытый интерес. Рассуждения Дзирокити о таких вопросах, требующих серьезного обсуждения, как отношения между Англией и Америкой, мотивы, которые стояли за экспансией России на Дальний Восток, обстановка на Сэндвичевых о-вах, которые имели стратегически важное положение, интересовали японское правительство.
Другие дрифтеры до инцидента на «Тёдзямару» также возвращались назад с Сэндвичевых островов с известиями. Они были поверхностными и краткими, однако способствовали тому, чтобы возбудить интерес сёгуната. Первые сведения об островах встретились в «Кангай Ибун» («Необыкновенные сказки об окружающих морях») Оцуки Гентаку, написанной на основе свидетельских показаний дрифтера по имени Цудаю в 1804 г. Другие сведения, где упомянуты острова, были сделаны Дзенмацу при допросах в 1807 г. и дрифтерами с Этиго, которых прибило к островам в 1836 г.
Слушатели Дзирокити получили благоприятные впечатления об иностранцах частично из-за несомненной доброты и гостеприимства по отношению к беспомощным морякам. Это было прямо противоположно представлению, которое внушали китайцы о том, что внешний мир населяют только варвары. Доклад Дзирокити также опроверг широкораспространенное предубеждение против христиан в Японии в период Токугава. Один из самых ценнейших вкладов, сделанных японскими дрифтерами, которые вернулись домой, — они рассеяли поверье о том, что западные люди были немного лучше каннибалов, — образа, распространению которого среди населения сёгунат не препятствовал.
Теперь непосредственно о том, как моряки с «Тёдзямару» попали на Камчатку. Дзирокити и его товарищи плавали на судне под названием «Тёдзямару». Это судно водоизмещением в 117 260 литров покинуло порт Тояма на западе Японии в ноябре 1838 г. Команда состояла из 9 моряков.
«Тёдзямару» было грузовым судном, которое перевозило рис, хлопок, сахар и другие товары из одного порта в другой внутри страны. Оно побывало в порту Этиго, затем посетило Едзо, после чего вошло в порт Хакодате, где экипаж загрузил 500 или 600 мешков бурых водорослей для транспортировки в Ивате. Далее судно прибыло в порт Танохама. Затем «Тёдзямару» бросило якорь в Тони, после чего пристало к о. Бентен, где неожиданно вспыхнул пожар и моряки с «Тёдзямару» помогли потушить его.
23 числа они покинули остров, но дул сильный ветер и их отнесло в открытое море. В результате ужасного шторма у них была сломана мачта, судном невозможно было управлять; вернуться на родину у них не было никакой возможности, и единственной надеждой на спасение было то, что их прибьет к какому-нибудь иностранному берегу. Каждый день моряки боролись с ужасными штормами и работали до изнеможения, чтобы остаться на плаву. У них кончились еда и питьевая вода. Постепенно морская вода начала просачиваться в борта в тех местах, где заржавели гвозди. И моряки просто сидели и ждали смерти. Они дрейфовали в течение нескольких месяцев. Был март 1839 г., когда утром они увидели иностранное судно, которое подплыло к ним и забрало семерых оставшихся в живых к себе на борт. Японцы зафиксировали день своего спасения — 24 марта 1839 г. Позднее японцы выяснили, что судно, которое их спасло, называлось «Джеймс Лопер» — китобоец, который шел из Нантакета, с небольшого острова, расположенного недалеко от Бостона на восточном берегу Америки. В течение шести месяцев японцы плавали с ними в открытом море, а затем пристали к берегам о. Сэндвич, далее они посетили Гонолулу, Мауи, Оаху. В порту Гонолулу японцы взошли на борт корабля «Харлекуин», который направлялся на Камчатку.
Следующий материал представляет для нас особую ценность, поскольку речь пойдет непосредственно о Камчатке, увиденной глазами японцев.
Путешествие длилось 30 или 40 дней (в действительности меньше 30 дней), и в конце августа они прибыли в порт Камчатка (Петропавловск) на восточном побережье полуострова. Этот северный аванпост находился на 53° с. д. Шел снег с дождем, сопровождаемый сильным западным ветром. Пронзительный холод пробирал японцев до костей, после того как они провели много месяцев в тропическом климате.
Сильный ветер и множество островков в бухте затрудняли судну вход в гавань. Эта территория напомнила Дзирокити бухту Урага из-за гор, которые окружали гавань с трех сторон. Она была достаточно широкой, но глубины хватало только для двухмачтовых кораблей. Внутри бухты была гавань и порт Петропавловск — город, в котором располагались все правительственные учреждения. За городом возвышался Вилючинский вулкан (Авачинский, 2 750. — Авт). Он был покрыт снегом круглый год, поэтому моряки использовали его как ориентир, когда входили в гавань. Слева от гавани располагалось военное кладбище. С правой стороны был песчаный пляж, где в ряд стояли маленькие лодочки. К ним примыкало широкое устье р. Авачи.
Вблизи от бухты в двух местах располагались пушки. Перед причалом было около 10 пушек. За ними располагались тюрьма и колокольня (казармы и Собор. — Пер.). На южном побережье, недалеко от солдатских могил, находились 10 огромных пушек, а над кладбищем хранился порох. Кроме того, в этом месте располагались бараки для стражи. Так же пушки были расположены и вокруг штаб- квартиры правительства.
На Камчатке руководителем отделения Российско-Американской компании и переводчиком в это время был Меттеру — американец по происхождению. Его официальный чин — заместитель секретаря. Меттеру сказал людям Дзирокити, что они будут жить в бараках кавалеристов (со слов Дзирокити, но он мог иметь в виду конных казаков. — Авт.), в то время, пока он отправит сообщение в Иркутск, чтобы получить распоряжение о том, как с ними поступить.
Эти бараки представляли собой одноэтажное здание на северной стороне реки. Они располагались на северо-западе от дома Меттеру. В бараках было много окон и только один вход. При входе в здание находилась комната, где стояли солдатские койки, из которой шли коридоры вправо и влево. Комната, где они спали, была с деревянным полом. Комната была не очень широкой, и когда солдаты лежа выпрямлялись, они доставали до стен и головой, и ногами.
В качестве подстилки солдаты использовали оленью или медвежью шкуру. Утром ее скатывали и помещали под кровать.
В течение долгого времени японцы хорошо питались с американцами и англичанами, а теперь они должны были удовлетвориться солдатской похлебкой. На завтрак им давали всего лишь круглую булочку и чай, на обед и ужин — суп с маленькой порцией мяса или рыбы.
Для приготовления чая использовался медный самовар. В середине котелка была медная труба. Внизу было место для огня, чтобы нагревать воду. Когда вода в самоваре закипала, кран у основания открывался и вытекала горячая вода. Ее выливали на чайные листья в маленьких керамических чашках и выпивали.
Что же касается того, как готовили суп, то сначала наливали воду в большую широкую кастрюлю. Затем тщательно промывали 5 или 6 лососей, укладывали их на сковородку с рисом. После того добавляли воду и доводили до кипения. Вылавливали рыбу, крюком зацепив ее за хвост, и отделяли мясо от костей. Кости выбрасывали, а мясо смешивали с рисом. Когда эта смесь доходила до кашеобразной консистенции, повар вычерпывал порцию для каждого человека большим медным черпаком с длинной ручкой. У каждого солдата была неглубокая деревянная чашка с бамбуковым ободком вокруг. Они использовали деревянные ложки. Поскольку одна и та же чашка использовалась в течение долгого периода времени, неприятный запах насквозь пропитывал дерево.
Хлеб также отличался от американского. Американцы проделывали дырки на верхушке булочек и вкладывали туда финики, виноград, смородину и др. до того, как запечь его. Их хлеб был мягким и очень вкусным, и японцы считали, что русский хлеб был намного хуже по качеству. Зерно присылали из Иркутска, и оно было очень низкого качества. Для транспортировки его плотно набивали в кожаные мешки. Когда зерно доставляли на Камчатку, его тщательно просеивали, чтобы отделить необработанные и прогнившие зерна, а затем смешивали с шелухой и с игольчатыми остьями колоса. К этой грубой муке добавляли остатки ячменя и уксус до того, как выпекался хлеб. (Этот бродивший ингредиент обладал кислым вкусом, и на самом деле это был не уксус. — Замечание Р. Пирса). Затем формировались круглые буханки и выпекались. Хлеб был похож на моти (японские рисовые лепешки). Каждая буханка разделялась на 10 кусочков, и каждому солдату давали один кусочек. Поедание такого хлеба, который был сделан из муки, смешанной с жесткими пшеничными остьями, очень походило на жевание деревянных опилок. Рыбаки говорили, что их зубы не могли прокусить этот хлеб, а из-за жевания у них кровоточили десны. В конце концов они решили есть только суп, превозмогая тошнотворный запах суповых мисок.
Каждому человеку выделяли говядину, порезанную на куски кубической формы, которые каждый день варились в большом железном котле. Японцы ели её, но все они постоянно голодали. В конце концов, они были настолько недовольны едой, что пожаловались господину Меттеру. Он сказал: «Это очень отдаленное место, и поэтому солдаты привыкли к скудному рациону. Я знаю, что пища американцев и англичан была восхитительной, но здесь вы не можете получать такую пищу. Мы знали, что когда вы прибудете, вам не понравится еда. Впредь, возможно, будет лучше, если вы иногда будете приходить ко мне домой. В любом случае, я постараюсь предоставить вам лучшие условия».
Затем японцы были распределены: часть прислуживала в доме Меттеру, а другие — в домах двух богатых торговцев. В конце концов они успокоились, когда вопрос с едой был решен, и пища, которую они принимали теперь, была не хуже той, что готовили американцы и англичане. Через город протекали три маленькие речушки. Истоком рек, которые текли с севера, было болото. Недалеко от болота пасли скот. Иногда коровы уходили далеко в сторону гор и там их задирали медведи. Японцы иногда видели коров со шрамами от медвежьих когтей. На северо-востоке города простиралась широкая равнина, где бурно произрастала растительность. Земля постепенно поднималась в сторону предгорья. Дома, где проживали рыбаки, располагались в юго-восточной части города.
Каждый день японцы наслаждались, наблюдая за строевой подготовкой солдат. Она была похожа на то, что японцы видели на Сэндвичевых островах, но здесь подразделения смотрели друг на друга, в то время как на островах солдаты были выстроены в ряд лицом к командующему офицеру. Иногда японцы принимали участие в маневрах на участках рядом с бараками. Русские четко следили за шагом. Если кто-то шагал не в ногу, офицер, который проводил учения, хватал солдата за бороду, дергал ее так и эдак и устраивал ему жесткий нагоняй.
Что же касается их униформы, офицеры носили мундир, полы которого свисали сзади как хвост. Мундиры простых солдат были без хвостов. Летом они носили белые брюки, а зимой — черные. Высшие офицерские чины имели эполеты, сделанные их переплетенных золотых шнурков. Их размер был пропорционален рангу. Они носили шпаги, а боеприпасы были прикреплены к ремню. Вместо эполет у обычных солдат были шерстяные полоски белого или красного цвета, прикрепленные к воротнику. Было два вида фуражек. Те, кто носил высокие красные шляпы, были солдатами русской армии. На их брюках сбоку была цветная полоска. Те офицеры, которые были под руководством местного начальства, носили плоские серые фуражки.
Высокие офицерские чины вне зависимости от возраста имели при себе трость. У некоторых она была великолепной, сделанной из слоновой кости. Ушедшие в отставку солдаты тоже использовали трость, но если их использовали простые обыватели, то на них смотрели с презрением, и люди делали саркастические замечания.
Однажды, когда Дзирокити прогуливался по побережью, он увидел местных жителей, которые изо всех сил старались поднять и перенести мешки с рисом на склад. Он стоял, смотрел и захотел помочь им выйти из затруднительного положения. Когда он поднял и понес пару тяжелых мешков одновременно, люди стали с изумлением смотреть на него. Когда весть об этом удивительном подвиге дошла до губернатора, Дзирокити призвали к нему, чтобы он продемонстрировал свою силу. Как только он показал губернатору, какой вес он может поднять, чиновник посмотрел на своих слуг и сказал: «Есть ли кто-нибудь среди вас, кто может поднять два мешка одновременно?» Они ответили: «Никого». После этого Дзирокити показал им, что за раз он может поднять даже три мешка.
Русские мужики любили бороться, и иногда Дзирокити боролся с ними в борьбе сумо. У них было крупное телосложение, так что ему приходилось поднимать голову, чтобы смотреть им в лица. Они были не очень искусные борцы. Дзирокити уклонялся вправо и влево, когда они делали выпад к нему, и мог легко опрокидывать их. Зрители, восхищаясь мускулистым телом Дзирокити, приветствовали его громкими возгласами и кричали: «Вы не можете побить японца!» (Как-то Дзирокити принимал участие в соревновании по пауэрлифтингу (силовому троеборью) в Осака и получил приз — бочонок саке за поднятие тяжелого железного якоря.)
Хатидзаемон был единственным слугой в доме переводчика Меттеру. У него с женой было 16 детей. Переводчик не только поддерживал Хатидзаемона, но также нашел работу и для других рыбаков. Дзирокити работал в доме торговца галантерейными товарами, которого звали Пеядзимисико (фонетическое произношение, Р. Пирс дает такое же написание), у которого была пожилая мать и 17- или 18-летний слуга, который жил с ними. Дзирокити остался там только на 40 или 50 дней, а затем стал служить в доме нового губернатора (начальника. — Авт.). Тасабуро и Рокубей работали на некоего человека по имени Кармаков. Тасабуро и Рокубей не очень ладили между собой, поэтому Рокубея перевели в дом к человеку по имени Вутираси (фонетическое произношение, Р. Пирс дает такое же написание), который был профессиональным архивариусом. Кроме хозяина и его жены, с ними проживала другая пара. Каждая из них имела по двое детей. В то время, пока Рокубей был там, одна из дочерей вышла замуж. Для Рокубея было странным, что она переехала к своей новой семье и взяла с собой только маленькую сумочку, похожую на косметичку.
Однажды Рокубея попросили съездить в лес за дровами на собачьей упряжке. Он погнал собак к горам, но там они перестали слушать его приказы. Ведущая собака повернула домой, и другие последовали за ней. Рокубей потерпел поражение, так как не знал, что делать.
Киндзо служил у офицера по имени Кадзака (фонетическое произношение, Р. Пирс дает такое же написание). В доме офицера жил он сам и его жена и не было других слуг. Киндзо должен был рубить дрова и носить воду. Пара была не очень добра к нему, поэтому он отказался оставаться там больше чем на месяц. Затем он перебрался в дом к капитану Николаю, где была жена Николая и его маленькая дочка. У них был один слуга. Жизнь была тихой и скучной. Киндзо должен был только стирать. Все это было не очень интересно, так что после 2 или 3 месяцев он снова переехал и потом работал для некоего человека по имени Ничапан Николай (фонетическое произношение). Здесь были его дети и несколько слуг. Киндзо не нравилось, как с ним здесь обращались, и он сказал об этом переводчику. К тому времени Рокубей покинул место в доме Кармакова, так что Киндзо попросили занять его место. На новом месте были родители, 2 сына и 3 дочери хозяина. В качестве слуг здесь была старая пара, их сын, его жена и их двое детей. Возможно, содержание Киндзо и Тасабуро только добавилось к их ноше. В этом доме служили двое японцев, и они сменяли друг друга днем и ночью. В течение ночи они работали сторожами на складе. Хозяева держали большую собаку, которая днем находилась в маленьком домике, а ночью её привязывали веревкой, которая позволяла собаке бегать между складом и домом взад и вперед. Собака громко лаяла, когда сторож прогуливался, издавая шум деревянной трещоткой, чтобы отпугивать воров.
Делами слуги занимались по приказу губернатора в соответствии с особыми распоряжениями. Они обязаны были получить официальное разрешение, если хотели сменить работу, но к японцам было особое отношение. Когда японцы оставляли одного работодателя ради другого, по-видимому, это никого не задевало. Когда они встречали своего бывшего хозяина на дороге, он был дружелюбным и говорил что-то типа: «Заходи к нам как-нибудь». Куда бы они ни переходили и чем бы они ни занимались, японцы не получали никакого жалования.
Примерно месяц спустя после того, как японцы попали на Камчатку, прибыл новый губернатор (начальник. — Авт.). Японцы присоединились к людям, которые шли приветствовать его по случаю приезда из Иркутска. После этого Дзирокити прислуживал в доме губернатора Николая Николаевича (Страннолюбского. — Авт.). Его резиденция находилась на довольно высоком месте в центре города. Дом выходил на восток и был окружен простым забором с крытыми воротами. По диагонали напротив располагался огород длиной 145,6 м. Слева от дома была больница, а за домом располагалась купальня. Справа от дома была церковь.
Губернатор часто устраивал вечера, на которые приглашали и Дзирокити. По этому случаю все наряжались. Американцы подарили Дзирокити несколько элегантных вещей, включая и несколько красных шелковых рубашек, которые он часто надевал.
Как-то Дзирокити прислуживал сыну губернатора в качестве сопровождающего, когда тот пошел бить острогой лосося. Он нес острогу длиной около 3,64 м с острым наконечником. Через одно плечо он повесил корзину для рыбы, сплетенную из травы. Сверху в диаметре она была 60,6 см и 15,15 см в глубину. Они пошли к ручью не слишком далеко от города, который был шириной 3,64 м. Толстый лед начал подтаивать, и лосось собирался у корней деревьев, которые росли вдоль берега. Он стоял на берегу и бросал острогу. Это было очень холодное место, из-за чего рыба была костлявой и не очень вкусной.
В конце года губернатор поехал с личным осмотром в южную часть полуострова, чтобы проинспектировать, как живут коренные камчадалы. Его жена Мария Александровна и их 5- или 6-летний сын сопровождали его на собачьей упряжке. На Дзирокити вместе с управляющим лежала ответственность за губернаторскую резиденцию. Но, к сожалению, слуги вели себя, как говорится в пословице «кот из дома — мыши в пляс»: они игрались с драгоценным золотом, серебром и жемчугом, которые принадлежали губернатору. Были столовые приборы, сделанные из чистого золота, их ручки и лезвия ножей весили 262,5 г, ложки весили 56,25 или 60 г, а вилки весили немного легче ложек. Слуги тайком брали их и использовали так же, как и всю остальную мебель. Они также баловались губной гармошкой, фортепиано и чайным сервизом жены губернатора.
Неожиданно Мария Александровна вернулась на день раньше, чем планировалось. Мебель и посуда были разбросаны по всему дому. Управляющий куда-то вышел, и Дзирокити остался дома один. Он суетился по дому, пытаясь прибраться, прежде чем пойти и поприветствовать ее. Один за другим слуги обратно бросились в дом. Жена ничего не сказала и никого не отругала. На следующий день вернулся губернатор. Когда он услышал подробный отчет о том, что происходило в их отсутствие, он поблагодарил Дзирокити, но очень сильно поругал слуг.
Одной из служанок губернатора была Киния, очаровательная и симпатичная девушка 18 лет, которую привезли из столицы. Много раз губернатор спрашивал Дзирокити: «Ну как? Я попрошу девушку стать твоей невестой. Мы все вместе можем как-нибудь поехать в Петербург». Он говорил японцам, что императорская столица — это большой город площадью более 273 км2, расположенный далеко от этого заброшенного места.
Весной, на Пасху японцы поняли, что существует неделя для поклонения богу, когда согласно обычаям люди воздерживались от употребления в пищу хлеба и масла. Люди ходили и просили о прощении каждого. Когда они приветствовали друг друга, они говорили: «Пожалуйста, простите меня за все мои проступки, которые я совершил». Это делал каждый вне зависимости от ранга — не было никакого различия между богатыми и бедными, мужчинами и женщинами.
В первый день обряда Дзирокити проснулся от звука шагов людей, которые приходили и уходили. Он думал, что это очень странно, и, как будто, чтобы усилить его недоумение, слуги в доме начали подходить к его постели, целовать его и просить о прощении за их грехи.
Как японец он не был приучен к обычаю целоваться и испытал неприязнь из-за фамильярности, так что он всегда плотно сжимал губы, когда русские приветствовали его таким образом. Для него особо отталкивающим было, когда его целовал мужчина с бородой. В марте или апреле сильное землетрясение встряхнуло Камчатскую землю. Три корабля, которые стояли на якоре в порту, прибило к берегу. Рокубей сказал, что когда он пытался выбежать из дома, русские его удержали. Во время землетрясения были разрушены несколько домов, и это стало причиной пожаров. Пепел с ближайших вулканов накрыл большую часть территории, включая пляжи.
Вскоре после прибытия на Камчатку Ситидзаемона начала беспокоить боль и припухлость в мошонке. Некоторые моряки дразнили его и обвиняли в том, что он много развлекался с женщинами. После высадки его состояние стало еще хуже, так что все сопровождали его к доктору. Доктор оказался мужчиной 40 лет и был одет в простую одежду. Для медицинского осмотра доктор сначала проверил пульс Ситидзаемона, затем проверил его глаза и язык. Он пощупал его живот и осторожно осмотрел больную зону. Он поставил диагноз рак. Доктор решил, что японца надо госпитализировать.
После госпитализации управляющий выдал Ситидзаемону подушку и постельные принадлежности. При помощи двух медсестер доктор отрезал больную часть. Каждый день больному давали два пакетика с лечебными травами, которые для него заваривала одна из медсестер. Кроме трав, каждый день он должен был принимать таблетки, и помимо этого на инфекционную зону накладывали лечебную мазь. Его пищу всегда взвешивали, до того как подать ему. Каждое утро, приблизительно в 10 часов, доктор приходил в его палату, чтобы осмотреть его. В то время, когда он лежал в больнице, кроме него там находились 40 или 50 других пациентов.
Когда Ситидзаемон проходил лечение в больнице, один из медбратьев не простерилизовал инструменты или не слишком тщательно продезинфицировал рану, а затем отказался признаться в своей оплошности. Более того, когда его вызвали на допрос, он сбежал. Позднее его задержали и заставили предстать перед судом 100 своих товарищей, которые наказали его поркой.
Японцы сказали, что наказание началось с сигнала барабанного боя. Обвиняемому обнажили полоску на талии и пороли, пока он переходил от одного человека к другому, которые стояли в полукруге. Тасабуро, Рокубей и Дзирокити, которые были свидетелями порки, услышали, что он был приговорен к 500 ударам плетью, но после двух серий ударов тот человек упал в обморок, и его отнесли в госпиталь для лечения.
Итак, в январе (1841) Ситидзаемон снова начал страдать от мучительных болей и был вынужден ходить с тростью. К марту он стал нуждаться в 2 тростях. В конце концов он не мог стоять вовсе и стал как инвалид. Однако казалось, что поврежденная часть стала лучше. Его товарищи-моряки выжимали сок редиски и делали компрессы на больной участок.
Когда японцы услышали, что в июне их повезут в Охотск на восточном побережье Сибири, Ситидзаемон был не в силах к ним присоединиться. Доктор посоветовал ему отложить отъезд. Он совершил путешествие на другом корабле, 20 дней спустя, после того, как другие японцы покинули Камчатку.
1. A Japanese Glimpse at the Outside World 1839-1843. The travels of Jirokichi in Hawaii, Siberia and Alaska Adapted from a translation of Bandan by Katherine Plummer, edited by Richard A. Pierce. The Limestone Press, Kingston, Ontario : Fairbanks, Alaska, 1991. 220 pp.
Абрамян Л. А. Японцы в Петропавловске. ХIХ век // «Камчатка: события, люди» : материалы XXV Крашенник. чтений / М-во культуры Камч. края, Камч. краевая науч. б-ка им. С. П. Крашенинникова. — Петропавловск-Камчатский, 2008. — С. 5-12.